Юрченко А.И.
Краткие тезисы по проблемам:
Новая (восстановленная) теория имени прилагательного
Новая (восстановленная) теория предикации
Новая (восстановленная) теория предложения-суждения
Новая (восстановленная) трактовка силлогизма
(Фрагмент из подготавливаемой к печати одноименной книги
ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ:
ПОТЕРЯННОЕ И ВОЗВРАЩЁННОЕ ИМЯ)
© А.И.Юрченко, 2001, 6.06
Проблема, связанная с именем прилагательным, заключается в его некорректной трактовке как знака к а ч е с т в а, с в о й с т в а, п р и з н а к а предмета и как синонима действительного имени к а ч е с т в а, выраженного абстрактным именем существительным (“белый” = “белизна”, “красный” = “краснота” и т. д. и т. п.). Подобная трактовка возникла, естественно, не сегодня, но в настоящее время – по крайней мере в филологии – она стала единственной и обрела гротесковый характер.
Платон, как и досократики, использовал слова в форме современных имён прилагательных (и причастий – “слиппы”) однозначно, лишь для обозначения объектов, обладающих соответствующими признаками, коннотированными корневой основой “слиппа”. По его словам, душа получает ощущение “мягкости мягкого” и “твёрдости твёрдого” через прикосновение (Теэтет, 182 a–b).
В трактате “Категории” (IV век до Р.Х.), который со всей очевидностью не принадлежит Аристотелю, – в контексте, скажем так, технической, логико-онтологической этимологии, безусловно, отличной от естественной, – слова в форме современных прилагательных, “слиппы” отнесены к разряду отыменных, паронимов. И обозначают они опять–таки объекты, обладающие соответствующими качествами и отыменно от последних именуемые (см. главу VIII трактата).
Аристотель в “Метафизике” уже говорит об омонимической двузначности “слиппов”: “слиппы”, привходящие, по его словам, могут обозначать и (1) объект, носитель некого качества, и (2) само по себе это качество. При этом, однако, он не объясняет (быть может, ещё не может объяснить), хотя фиксирует сам факт, почему в качестве сказуемого в субъектно–предикатном предложении со связкой “есть” может применяться “слипп”, например, “здоровый”, но не может – соотносительное абстрактное существительное “здоровье” (мы не можем, например, сказать: “человек есть здоровье”, – но вполне правомерно утверждаем: “человек – здоровый”).
Об омонимической двузначности “слиппов” говорил, в частности, Боэций (первая четверть VI века по Р.Х.), комментатор “Категорий”, которые он считал принадлежащими Стагириту. Боэций также полагал, будто отыменные, деноминативы могут обозначать и субстанции, и акциденции, тогда как соотносительные абстрактные существительные – лишь акциденции. Предикатами в предложениях выступают именно отыменные, деноминативы, а не абстрактные существительные (за исключением, конечно же, предложений с терминами акцидентального характера; например: “Этот цвет – белизна”; и далее: “Белизна есть цвет”; “Белизна – это качество”). И такую предикацию он называет отыменной, деноминативной (“Сократ – курносый”; “Сократ – мудрый”).
Причины этого опять–таки не объясняются, хотя они и очевидны: признак предмета (“белизна”) не может сказываться в отношении самого предмета, ибо часть не может сказываться о целом. Поэтому признак, который представляет собой абстракцию, отвлечение от белого предмета, должен быть возвращён обратно в объект, который соответственно и обозначается отыменным именем от “белизны” – “белый”. Последнее уже и может выступать в качестве предиката в предложении: “Сократ – белый”.
Интересна в этом отношении позиция Иоанна Дамаскина (†749). По его словам в “Диалектике”, “грамотный – это субстанция, а грамотность – качество, которое в субстанции”. Впрочем, и Дамаскин не исключает возможности двузначного использования отыменных.
Весьма назидателен в этом отношении трактат знаменитого Ансельма, архиепископа Кентерберийского (1033–1109) “О грамотном – De grammatico. Каким образом грамотный есть субстанция и качество”. Двузначность отыменного имени зафиксирована уже в заглавии опуса.
Но, вероятно, несколько ранее Боэция знаменитый латинский грамматик Присциан (500) определял адъективы как апеллятивы (имена нарицательные) , означающие субстанции. Абеляр (1079–1142), безутешный в другом отношении, потешался над теми, кто утверждал, будто прилагательные (он называл их по–преимуществу дериваты) сигнифицируют качества, и называл это смешным и абсурдным.
В комментариях к “Суммуле” Петра Испанского (Папа Римский Иоанн XXI, †1277) получила отражение так называемая теория коннотации, которая относилась только лишь к именам прилагательным Данная теория нашла применение, в частности, в Грамматике и Логике Пор–Рояля (1660, 1662). Соратники Паскаля продемонстрировали некоторые неточности в трактовке прилагательных, или коннотирующих лексем. Но в принципе и здесь они означают объекты, обладающие соответствующими качествами.
Старший современник отшельников Пор–Рояля – Томас Гоббс, как и тремя веками ранее, вероятно, впервые – Оккам (†1349), трактовал прилагательные как конкретные имена, означающие, конечно же, конкреты, то есть объекты, которым присущи некоторые качества. Близок к нему и универсальный Лейбниц, хотя – сравнительно с Оккамом и Гоббсом – он и не без греха.
Впоследствии теория коннотации обрела не совсем корректное развитие в логике Д. С. Милля, поскольку в данном случае предполагалась возможность одновременного обозначения одним словом и объекта, и его признака. (Милль к тому же перенёс свойство коннотации, которое схоластикой относилось лишь только к прилагательным, и на имена существительные.) Интенсионалом коннотирующих слов он считал интенсионал одного из омонимов–прилагательных (или существительных) со значением свойства (совокупности свойств), а экстенсионалом – экстенсионал другого из омонимов со значением объекта. Возникли своеобразные слова–монстры, двусоставные по смыслу (сигнифицируется одно, реферируется другое).
В дальнейшем в логике (и частично – в лингвистике) на этой двусоставной основе возникли так называемые предикаторы (Р. Карнап и другие). В филологии же (а также в оставшейся части неоднозначной лингвистики) закрепилось более унифицированное, можно сказать, всеобщее понимание прилагательного как признака.
В действительности же, – и это, полагаем, с очевидностью ясно, – и то, и другое понимание ошибочны. В принципе прилагательное не может обозначать и отнюдь не обозначает признака как такового. И сам Милль вынужден был отметить это. В предложении “Молоко – белое”, согласно его декларации, мы не можем считать слово “белое” обозначением признака (“молоко не есть признак”) и не можем заменить данное слово таковым “белизна”, чтобы не придти к несомненному абсурду.
В действительности прилагательное, согласно, например, Гоббсу, это конкретное имя, можно даже сказать: семантически – это конкретное имя существительное. В предложении оно может выступать самостоятельно в качестве как субъекта, так и объекта (дополнения) и предиката. Во всех этих позициях (а также и в атрибутивной позиции, как синтаксическое прилагательное) оно обозначает предмет, субстанцию (действительную или мнимую) и представляет соответствующий класс предметов, субстанций. В результате возвращается возможность субъектно–предикатное предложение со связкой “есть” типа “S есть P” трактовать в смысле включения S в P во всех случаях, то есть независимо от того, имеем ли мы в предикате обычный субстантив или “слипп”, субстантив семантический.
В настоящее же время подобные предложения, лежащие в основании учения о силлогизме (в этом заключается важность их роли в логике и лингвистике), трактуются на четыре лада. Ради этого вынужденно деформируется смысл связки “есть”.
В частности, предложение “Человек – мудрый” в современной интерпретации трансформируется в такое: “Человеку присущ признак мудрости”; или: “Человек обладает признаком мудрости”. В принципе, это уже экстраполяция, домышление.
Связка же “есть” в действительности имеет лишь одно значение, восходящее ещё к Аристотелю. По словам стагирита, (с использованием связки) “одно сказывается о другом” означает: “это другое содержится в первом”. И это обычное родо–видовое отношение между именами (или понятиями). Именно такое значение в случае однозначной интерпретации “слиппов” и возвращается древней и важной связке.
“Человек – мудрый” в корректной трактовке означает: “Человек принадлежит к классу мудрых, к мудрым”. Эта адекватная интерпретация аналогична той, каковую мы имеем и в случае предиката–субстантива: “Сократ – мудрец” = “Сократ принадлежит к классу мудрецов, к мудрецам”.
Таким образом, на основании древних источников теория прилагательного должна быть переписана и возвращена к истинным древним истокам. А имена прилагательные в основных европейских языках занимают как минимум треть их лексического объёма. Вместе с этим должна быть изложена в новом, вернее – в реставрированном освещении – и теория предикации, которая в последнем столетии была извращена в основном арифметиками и математиками типа Г. Фреге, Б. Рассела, Р. Карнапа, А. Чёрча и других “мудрецов”.
На фундаменте восстановленной теории предикации должна быть изложена и теория силлогизма, в основании которого лежат именно стандартные субъектно–предикатные предложения со связкой “есть”.
В настоящее время профессора логики не могут объяснить детские примеры из этой области, заплутав в предикаторах Карнапа. Поэтому пришлось сформулировать так называемые инфант–постулаты (прилагаются), которые предшествуют обычным и всем известным правилам простого категорического силлогизма.
Инфант–постулаты вычитываются из “Органона” Аристотеля. Однако чёткого понимания этих изначальных правил составления или анализа силлогизма нет даже у самого его изобретателя. Тем более они оставались вне сферы внимания и сферы понимания современных логиков.
Потянув за незначительную – с виду – ниточку, то есть выявив некорректность в понимании имен прилагательных, удалось расшифровать многие не совсем корректные же древние формулировки самого Аристотеля и авторов его времени, которые не поддавались прочтению именно потому, что современные исследователи не располагали адекватным ключом к крепко–накрепко запертому ларчику.
В частности, у Стагирита часто можно встретить такое высказывание: “Видовое отличие сказывается о виде”. Пример: “Человек – разумный”. При этом эксплицитно о видовом отличии говорится как о качестве. Однако качество, как уже отмечалось, не может сказываться о целом. Возникает очевидное противоречие. Собственно, формулировка некорректна в любом случае. Но выводы, иллюстрированные примерами, у Аристотеля получаются более или менее правильными. И дело оказывается в том, что в формулировках он эксплицитно, явно пользует прилагательные как знаки качеств, а в примерах имплицитно манипулирует ими как знаками объектов.
Или: в комментарии Боэция к Порфирию мы находим утверждение, будто “род сказывается о видовом отличии”. В обычном, традиционном прочтении – это абсурд. Однако Боэций под видовым отличием, выраженным прилагательным, опять–таки имплицитно подразумевает вид. Например: “Разумное – это живое (животное)”. У “последнего римлянина”, отметим к тому же, на каждой строке термин в форме современного имени прилагательного имеет то один, то другой смысл: то качества, то объекта, носителя этого качества.
Изложенное, полагаем, показывает, что исходя из адекватной трактовки отмеченных проблем переосмыслению во многих аспектах подлежит концептуальная составляющая истории богословских и философских учений многих и многих очень и не очень древних бого– и любомудров, а следовательно – и истории самих бого– и любомудрия.
И работать над этим начинать нужно сегодня!
ИНФАНТ – ПОСТУЛАТЫ
ПРОСТОГО КАТЕГОРИЧЕСКОГО СИЛЛОГИЗМА
a – п о с т у л а т: В обеих посылках и заключении правильного двухпосылочного силлогизма в стандартной форме необходимо должно быть только лишь три и не более трёх терминов; при этом термины силлогизма во всех позициях должны иметь один и тот же смысл (во избежание их учетверения и т. д.).
b – п о с т у л а т: В обеих посылках и заключении правильного двухпосылочного силлогизма в стандартной форме все три термина необходимо должны быть представлены и м е н а м и, (логическое) тождество между которыми соответственно утверждается посредством связки–копулы – субстантивного глагола “быть” в 3–ем лице настоящего времени изъявительного наклонения;
посылки и заключение силлогизма, тем самым, необходимо должны быть и м е н н ы м и предложениями.
g – п о с т у л а т: В обеих посылках и заключении правильного двухпосылочного силлогизма в стандартной форме все три термина необходимо должны быть и м е н а м и с у б с т а н т и в н ы м и, собственно с у б с т а н т и в а м и, то есть – в современной классификации – именами существительными (конкретными или абстрактными (отвлечёнными)), с у б с т а н т и в а т а м и – субстантивированными причастиями, именами прилагательными и порядковыми именами числительными – в случае односоставных терминов – или э к в и в а л е н т а м и имён существительных, образующихся путём номинализации сложных выражений, которые представляют собой многосоставные термины, вводимые посредством субстантивирующих оборотов “то, что…”, “тот, который...” и т. п.;
посылки и заключение силлогизма, тем самым, необходимо должны быть именными с у б с т а н т и в н ы м и предложениями.
d – п о с т у л а т: В обеих посылках и заключении правильного двухпосылочного силлогизма в стандартной форме все три именных субстантивных термина необходимо должны быть о д н о р о д н ы м и, то есть принадлежать к одной и той же к а т е г о р и и: соответственно все или к категории субстанции, или к одной из акцидентальных категорий – количества, отношения, качества и т. п.
e – п о с т у л а т: Все три именных субстантивных однородных термина правильного двухпосылочного силлогизма в стандартной форме необходимо должны соотноситься между собой как последовательно подчинённые один другому, то есть “так,…что последний термин (В) целиком содержится в среднем (Б), а средний (Б) целиком содержится в первом (А)”, что равнозначно тому, что “А сказывается обо всех Б, а Б – обо всех В”, в результате же “А необходимо сказывается обо всех В”, то есть “для этих крайних терминов необходимо имеется совершенный силлогизм” (Аристотель. Первая аналитика. I. 4 25 b 31. – Аристотель. Сочинения в четырёх томах. – Т. II. – М., 1978. – С. 123).